Вы нипаверите, но

[Зелёный бамбуковый лес]

# 17 Отражение

Канон Доктор Кто
Размер 2510 слов (сюка, вот что старые задумки делают)
Заметки Автор совершенно намеренно до опр. момента использует в отношении Метакризиса исключительно чистое "он", а ещё упорно считает, что в этой проблеме двойников не хватало третьего, история которого очень уж иронично параллелится с загонами и концом самого Десятого

Он растянул губы в улыбке — просто попробовать — и тут же нахмурился обратно. Веселье не задалось, получилось погано. Каким-то странным образом это почти не напоминало того, другого, ну, так, пожалуй, было и хорошо... Вот только всё равно жутковато. Это был и не он сам.

Лицо в зеркале, его и не его одновременно, было усталым и встревоженным.

Он — это он, только то, что осталось. Всё последнее время он думал об этом особенно напряжённо. Быть заменой, как необдуманно решил другой, мучительно не хотелось. Не только из-за себя самого, а ведь он был — был живым, отдельным — нет.

Роза не заслужила такого.

Другой, в конце концов, не учёл составляющие — эта мысль опять вернулась и погнала его по комнате. Нельзя же просто сказать человеку: «сделай так ещё раз, чтобы был тот же результат», когда жизнь изменилась непоправимо. Речь ведь не о простейших химических опытах.

Ха.

Это абсурдно и для Повелителя времени: даже воссоздав события снова и снова, заставив кого-то прожить их опять и опять, нельзя надеяться, что вероятности и возможности не разойдутся, что повторённые действия в какой-то момент не собьются с ритма и не изменятся (непременно, непременно произойдёт), порождая новую ветвь рельности.

У них с Розой даже не было ничего прежнего, чтобы прожить.

Он уже не мог стать копией другого, да и не хотел этого.

Он сам должен был решить, кем ему быть теперь.

Предполагалось, что Роза поможет — снова не им, конечно, даже не ими обоими, опять тем, другим. И это снова было ошибкой, потому что и Роза не могла вернуться к началу. Ей тоже было трудно оставаться собой сейчас, он это знал. Память рисовала её другой, и в этом не было ничего удивительного.

После всего, что произошло...

Он резко остановился, чтобы не начать в ярости пинать мебель. Розе так долго было очень больно, настолько больно, что её свет менялся и мерк. Они пытались, пытались жить, конечно. Но пусть и стараясь по-своему, она не могла помочь ему сейчас, кажется, она даже не могла помочь себе, загоняя себя всё дальше и дальше, проводя целые дни за исследованиями и работой.

Это он должен был ей помочь, потому что таким всё ещё было его желание, такова была его природа тоже, сколь бы несовершенным ни увидел его высокомерный двойник.

Но он пока не чувствовал себя достаточно целым, чтобы протянуть ей руку и попробовать вытащить.

Другой в какой-то момент увидел в ней существо сильнее себя.

Он всё ещё помнил, что она была только девочка, юное человеческое существо, уязвимая и живая — и это не было поводом для удивления и обвинений, это помнилось памятью, опалённой войной и вихрем времени, которой другой словно стыдился.

Но он сам был теперь только частью. Осколком, оставленным отражением, будто бы ещё не принявшим форму.


Как после регенерации. Он вздохнул и потёр лоб. Опять поймал себя на том, что не может перестать думать о людях, как о других существах, не его расы . Это тоже была проблема. Он не был больше Повелителем времени, и с этим следовало жить. Нужно было научиться, привыкнуть. Он был, пожалуй, человеком, пусть и не полностью. Этого оказалось достаточно, чтобы создать проблемы.

Что это значило — похоже, всё ещё предстояло разбираться.

Выходило, что за все годы, отпечаток которых по-прежнему хранился в его голове, другой так и не понял?

У него самого оставалось куда меньше времени, а результатов и сейчас всё ещё не было. Он опять заметался по комнате и на очередном развороте всё-таки не уследил.

Зеркало жалобно задребезжало, и отколовшийся кусок больно расхватил ладонь.

К тому, как вели себя раны теперь, тоже всё ещё следовало привыкать. Ругаясь на четырёх языках, он поплёлся за аптечкой.


***

Усталость и сны тоже были непривычной новинкой. Чем-то трудным. Проваливаться на целые часы в собственную голову, выпадая из реальности, было занятно и страшновато, путаница и эхо в голове оствались пёстрым хаосом и спать совсем как обычные люди он так и не выучился. Но на сей раз решил, что это ему не помешает — он тоже основательно себя вымотал. Возможно, сон даст время отвлечься.

Разумеется, это не сработало, и вместо какой-нибудь прогулки у моря или ещё чего-нибудь подходящего, он обнаружил только темноту и себя — снова перед зеркалом. Зеркало, правда, было не тем, что он разбил сегодня. Оно было заметно больше, казалось старым, хорошей работы и почему-то выглядело смуто знакомым.

Время неприятно растягивалось, как застывающий клей.

Что ж, он мог продложать решать задачу и не тратить его зря. В окружающем дымном полумраке, тихом на этот раз, ходить было не так удобно, как наяву, так что он просто шагнул вперёд.

Отражение в зеркале было... не им. Ужасно похожим, и всё же — нет, стоящий напротив казался чужим, отдельным. Он ожидал чего-то подобного, может быть, даже боялся. Немного.

Но на самой середине неуловимого движения назад, мгновенного, инстнктивного, он невольно застыл. Отражение не повторило шаг. Тот, в зеркале, слегка поднял брови, заметив его, а затем чуть наклонил голову, дружески протягивая руку.

— Это всё ещё сон, — поражённо напомнил он сам себе, оказавшись на полу.
— Ну разумеется, — отозвалось отражение или, вернее, тот, кто им казался. — Было бы неплохо, если бы вы подошли, чтобы я мог составить вам компанию.

— Ещё ближе? — он с сомнением осмотрел оставшееся пространство. И заметил, что в зеркале лежащего за его спиной неопределённого сумрака не было. Просто комната. Старомодная, светлая и опять-таки смутно знакомая. Книги, кресла, тяжёлый рабочий стол. За этим покоем брезжило что-то болезненное, но сколько он ни всматривался, понять не получалось. Воспоминание упорно ускользало, выворачивалось, как строптивый зверёк. Хозяин комнаты чуть наклонился, вопросительно глядя на него.

— Вставайте.

— Сон — действительно странная вещь. И после такого люди ещё умудряются ограничивать возможное в своих представлениях о мире!— проворчал он, хватая чужую руку. Рука была длиннопалая, худая и тёплая. Совершенно обычная. Поднявшись и всё ещё держась за неё, он качнулся вперёд, уже зная, что не встретит преграды.

...В то утро он впервые за два года проснулся по-настоящему — очень по-человечески, выплывая из забытья неожиданно. Глядя за завтраком в осунувшееся, отстранённое лицо Розы, он понял, что времени жалеть себя не осталось совсем.

Ещё никогда другой не бесил его так сильно.

***
Он знал, что вернётся сюда. Сны, в конце концов, были работой подсознания. И теперь он искал здесь ответы, которых не мог дать ему мир снаружи.

За комнатой разворачивался дом — небольшой и уютный, заплетённый снаружи зеленью. Вокруг начинался сад, показавшийся сперва маленьким. Они с хозяином оказались на садовой дорожке почти неожиданно, но он приказал себе не удивляться.

— Я мог бы предложить вам чаю, — заметил его новый, неправильный двойник, — но вы спешите, поэтому...

— Да-да, — он свирепо зашагал вперёд, глядя под ноги. Тропинка растягивалась, петляла, вела неведомо куда. Ладно, так и положено во снах. Чем-то совершенно другим был этот — выглядел он снова почти так же, но смотрел иначе. Что-то такое в нём было...

— Кто ты? — он, наконец, не выдержал.

— Я — это я, — весьма желчно откликнулся его спутник. — Вы в самом деле меня не узнаёте?
— Нет, — он нахмурился, впиваясь взглядом в собеседника, — только одно... ты тоже не он.

Это всё ещё жглось, как бы сильно он теперь не желал отделить себя от другого.

Двойник придержал шаг и слегка пожал плечами, как будто его такое заявление не тревожило, даже наоборот.

— Верно, это наша общая черта. Но я и не хочу им быть. Вы тоже уже поняли, что можно иначе. Может быть, это сблизило нас. Всё это время я оставался здесь, а сейчас меня будто вытянуло откуда-то. Довольно занятное ощущение, и мне кажется, что дело в вас.

— Тогда ты... аспект личности, — он остановился, ещё раз оглядывая собеседника. Долголетие, странствия во времени и регенерации — всё это делало сознание Повелителей времени похожим на изменчивый калейдоскоп из сотен стёклышек. Разум пересобирал себя, снова и снова, и снова, и снова. Части копились, перестраивались и оставались в глубине — отпечатками, эхом, осколками.


Но обычно они различались внешне. Этот же был похож и на него, и на другого.

— Кто именно ты такой?

— Джон Смит.

Это было похоже на издёвку, и он уже открыл было рот, чтобы возмутиться, но тут его догнало мгновенное осознание.

— Хамелеон. Ты создание Арки Хамелеона.

— Прямо сейчас, после времени, проведённого здесь, я ещё более не уверен, что эта... машина создала меня полностью, — раздражённо отрезал Смит, — я не был менее настоящим.

Некоторое время они шли в молчании.

— Но она подавила некоторые его части, задала другую форму. Даже если она кажется вам недостаточно совершенной, я могу то, чего не может он. Увидеть действительность так... Вы тоже всё ещё не способны.

Он молча сжал зубы. Жизнь была сложной в эти два года. Иногда ему казалось, что всё хорошо, но гораздо чаще он осознавал, что всё ещё не справляется.

Хуже всего был растущий временами дисбаланс, когда то существование в человеческом теле, то память Повелителя времени, делались для него одинаково невыносимыми.

Дело было не только в нём и его мучениях — в таком состоянии он был отвратительно бесполезен. Это его состояние мучило Розу. Это приводило к... разногласиям.

Он должен был что-то сделать, раз и навсегда найти точку опоры, если хотел куда-то двигаться и что-то исправить.

— Ты можешь мне объяснить?

Джон Смит снова приподнял брови.

— Вы мало похожи на мальчика, а человеческая жизнь не похожа на урок. Не забывайте.

— Тогда какого чёрта...

Тропинка вильнула и вдруг упёрлась в покрытую асфальтом дорогу. Где-то вдалеке пылил, кажется, автобус. Чуть выше по склону быстро шла какая-то девочка.

— Вы её знаете, — заметил Смит, просто так, без вопроса.

— В 1913 году таких дорог не было, — вышло невпопад, но сон — пришлось снова напомнить себе, что он спит — стал каким-то нелепым.

Девочка спустилась с пригорка, шагая почти свирепо. Мутный солнечный луч запутался в её волосах, на миг сделав их ярче, и сердце пропустило удар.

Конечно, он её знал.

Донна Нобул была тощей и длинноносой. Подъехавший автобус забрал её как будто с неохотой, и прежде,чем исчезнуть в его железной туше, она, поколебавшись, помахала им двоим.

Он помахал в ответ раньше, чем успел подумать.

— Вы знаете, что было дальше? — спросил Смит.

— Конечно. Это имеет значение? — он оторвал взгляд от поворота, за которым исчез автобус.

— Она — ваша часть здесь, хотя вы никогда не видели этот автобус. Если хотите, это мой вам ответ. Я не могу научить вас, могу только отдать то, что есть. То, что я собой представляю.

Он уствился на Смита, ощущая едва ли не злость.

— Тебе так понравилось жертвовать собой? Ты говоришь — ты сам-то это понимаешь? — что я могу тебя интегрировать...

— Вы больше похожи на меня, чем он. Возможно, вы сможете понять некоторые вещи.
— А ты снова исчезнешь.

— Отнюдь. Он отбросил меня, как то, что было ему не нужно, — глаза Джона Смита блеснули, — Мою жизнь, всё, что я мог бы иметь. Вы сможете меня принять. Это будет... противоположный процесс. Вы не станете мной, конечно, но вы сможете жить иначе. Понимать по-другому.


Уравновесить самоё себя и свои несходящиеся части. Он не знал, хватит ли для этого одной вероятности, желани, тоски и непрожитой жизни — против сотен лет и путаницы самой Вселенной. Но рискнуть стоило.

***
Человеческие эмоции, мысли, воспоминания, сожаления, неуловимые смещения восприятия: удивление, восторг, гнев, привязанность, любовь — поток был мощным, но странно успокаивал. Будто смазывал визжащие, рассинхронизированные шестерни.

Джон рывком выбрался на поверхность и обнаружил, что за окном уже по-настоящему светло.

Он легко вскочил с кровати и замер, прислушиваясь. Странное возникло чувство — он потратил всё время, пока умывался и одевался, чтобы действительно разобраться.

Тело больше не казалось чем-то не по размеру. Вода приятно холодила лицо, и слегка тянул маленький порез после бритья .

Позже он понял, что пёстрый хаос в его голове никуда не делся, но словно немного отдвинулся. Человек в нём, пусть всё ещё недостаточно опытный, отныне не боялся самого себя. Имя больше не тяготило — оно не определяло его до конца, оно просто было удобным и, пожалуй, его. Не каким-то оскорблением или злой приевшейся шуткой.

Некоторые вещи просто то, чем кажутся. Некоторые вещи просто есть, это не делает их хуже.

Нужно было идти вперёд.

***

Он успел метнуться в сторону, но рёбра теперь ныли. Ах да, и машина разбилась. Ну что ж, это была необходимая жертва. Этот прыжок был хорошо рассчитан. раньше тело жаловалось бы куда хуже.

Роза этого не понимала.

«Ты огромный идиот» — прозвучало устало, даже не поблагодарила за вмешательство, но он не сердился. Сейчас она сидела в соседней комнате со своими записями.

Джону удалось проскользнуть мимо неё на кухню.

— Будешь ужинать? — он увидел тень возмущения в её глазах, когда закончил и явился звать её к столу, хотя честно замотал порезанный палец. По крайней мере, теперь он всегда делал это вовремя и не затягивал слишком сильно.


— Зачем ты всё-таки влез? — спросила Роза, понемногу, кажется, отогревшись в новом молчании.

Джон задумчиво посмотел на неё. Она казалась вымотанной, погасшей, но была такой упрямой и всё ещё невыносимо настоящей. Живой и тёплой, хотя, кажется, верила, что это больше не для неё. И сейчас вместо прежней досады на ошибку — Доктора и свою — в нём поднялась горькая щемящая нежность.

— Это же было приключение, — отозвался он.
— Это была работа, — Роза опустила взгляд в тарелку.

— Ты смотрела на это иначе, — спокойно заметил он, — даже здесь.

— Может быть, — начала и замолчала. Джон ждал.

— Я просто не справилась. И сейчас я просто стараюсь, попробуй понять, — Роза говорила тихо и резко, слишком сосредоточенная на своей затянувшейся борьбе.
— Если это работа, сделай перерыв
Она стиснула руки.

— Нет! Я не знаю, что... — он тихо обошёл стол, слушая это, и осторожно взял её за плечи. Почувствовал, как она застыла. Очень давно он не касался её так — теперь Джон понимал человеческое «давно», не имевшее отношения к потокам времени.

Наклонившись вперёд, он обнял её по-настоящему, положив подбородок ей на макушку.

Розу била дрожь.

— Ты...

— ...не он, — Джон вздохнул, глядя вперёд и осторожно, но крепко прижимая её к себе. Не позволяя ей отступить из потрясения в тень собственных мыслей. — Скажи это столько раз, сколько захочешь. Пошли меня к чёрту. Только сначала прекрати всё это.

— Так я даже тебе не нужна, — это было больно, больнее, чем если бы она попыталась ударить его в подбродок головой. — Ну уж извини, что занята и не могу всё исправить.

«Тебя исправить. Как он сказал»

Джон наклонил голову, прижавшись щекой к её волосам.

— Роза, я не твоё домашнее задание. Не научный проект и не бродячая собака под твою ответственность, — теперь это действительно казалось ему забавным. — Я даже на приз не тяну. Я это я. Я твой друг, если хочешь, и твой бывший, который ничерта не понимает, если углубляться в детали.

Кажется, она была потрясена тем, что он использовал именно эти слова.

— Дай мне по морде или приезжай снова когда захочешь, проси о чём хочешь , я сделаю всё — только перестань себя наказывать. Даже Доктор не хотел этого, поверь.

Он раньше не назвал так другого, особенно с ней.

«Ещё ничего не кончилось для тебя. Прекрати это, прекрати, прекрати» — он тихо укачивал её, бормоча в волосы и прислушиваясь к тёплой дрожи и почти беззвучному плачу долго-долго, хотя от нынешнего положения начали ныть плечи.

...Распухший нос совершенно не вязался с ней теперешней, но, кажется, ей стало легче.

Роза медленно выпрямилась и вытерла слёзы. Неаккуратно, рассеянным каким-то жестном. По-обычному, по-живому.

— Пости, что так долго.

Он больше не нуждался в том, чтобы цепляться за имя, но он всё ещё был в некоторо родя Доктором. Только отчасти и только так, как хотел сам, но это была и его природа. Джон должен был помочь ей.

На то, чтобы добраться к себе достаточно прочному для этого, пусть и не до конца понявшему, потребовалось время. И всё это время было для неё тяжёлым.

— И ты меня прости, — теперь это не было злым тычком. — И даже не смей говорить, что мне не за что извиняться, — Роза смотрела на него прямо и казалась более знакомой, чем все прошедшие месяцы.

Всё ещё только начиналось по-настоящему.

@темы: моё, фанфики, доктор кто